НА БОТЕ В ОКЕАН

Из матросского кубрика высунулась лохматая бурая собачонка. Собачонка повела носом, понюхала воздух, понюхала мокрую доску палубы. Какое странное место! Ночь – а над горами солнце!
Собачонка поджала хвост и завыла.
- Буска! – позвал собачонку мальчик, стоявший на палубе. Буска взвизгнула и подбежала к мальчику.
- Полярный день, Буска! – сказал Кирюшка и потрепал собачонку по спине. Буска еще раз взвизгнула, ткнула теплым носом Кирюшкину ладонь и застучала хвостом по палубе.
- Сядь, Буска! – прикрикнул мальчик и достал из кармана карту. Развернул карту и провел пальцем снизу вверх. Палец остановился там, где на карте был изображен Кольский залив.
- Семьдесят градусов северной широты. Северный ледовитый океан! Вот где мы едем.
На дне бота трещал мотор. Бот поскрипывал. Начинало покачивать.
Кирюшка взял Буску за ошейник. Другой рукой он ухватился за поручни. Впереди, шагах в двухстах от бота подымалась большая волна. Маленький бот круто пошел на высокую волну. Потом провалился, но снизу его подкинуло и швырнуло опять на волну.
Они были в океане. Со всех сторон их окружали подвижные водяные бугры и я мы. Брызги летели на палубу. Лицо, руки и волосы у Кирюшки вымокли, а Буска стала тощей и облезлой, как мокрая швабра.
Буска встала на задние лапы и громко залаяла. Недалеко от правого борта покачивались на высоких волнах две дикие утки. Утки перекатывались с волны на волну, чистили перья, ныряли, играли на волнах, как будто были не в океане, а где-нибудь на пруду под кустиком. Облитые солнцем волны походили на больших золотых рыб, которые взмахнули плавниками.
Кирюшка прижался к собаке. Он знал, что к капитану сейчас не подойдешь. Капитан и матросы заняты делом: они ведут судно к острову Кильдину.
Издалека был виден остров Кильдин. Он привстал надо водой и уставился на бот каменным бурым лбом. По бокам острова клокотала белая пена.
Кирюшка не раз читал о Севере. Он читал про славные полеты норвежца Амундсена и про ледяной поход ледокола «Красина».
Об острове Кильдине Кирюшка думал всю дорогу. Он не знал, кто там живет и чем занимается. Ведь даже не на всех географических картах был обозначен этот остров! Говорили, что на острове Кильдине водится голубой писей, меха которого охотники ценят на вес золота. Рассказывали, что берега острова заросли травами и водорослями, из которых сочится черный и густой, как смола, йод.
Весной уехал на Кильдин Кирюшкин дядя Степан Захарович. Он взял с собой высокие болотные сапоги и ружье центрального боя. Зачем он уехал – Кирюшка долго не мог понять. Наконец дядя прислал на имя Кирюшки в Ленинград открытое письмо. Дядя писал: «Кирюшка! Приезжай сюда на каникулы. Живу я на диком острове и гоню из водорослей йод. Приезжай!»
Кирюшка думал недолго. Он сказал товарищам: «Еду на Кильдин гнать йод» и объявил матери о своем решении. Мать ругала Кирюшку, плакала, но все же отпустила, наложив в котомку пирожков с вареньем. И Кирюшка поехал на остров Кильдин.
Но вот, когда до Кильдина оставалось несколько минут ходу, Кирюшка не на шутку струсил. В голове встали мысли одна мрачнее другой. Вот он приезжает, высаживается на берег. На берегу стоят самоеды. Они в оленьих шкурах с рогатинами. Они подходят к Кирюшке и говорят:
- На острове Кильдине твоего дяди нет. Был дядя – и больше его нет. Уплыл в Норвегию.
- Как не дяди? – кричит Кирюшка. – Есть! И бежит в один конец острова, - нет дяди; бежит в другой, - нет дяди. Тогда он бежит обратно, а бот уплыл, и он, Кирюшка, остался один на диком острове.
Бот поровнялся с островом. Пошел вдоль берега. Как уныло, как пусто, как голо кругом! Ему и раньше случалось бывать за городом.
Там зеленели поля; над лугами летали бабочки. А тут? Ни травинки ни кустика. Глаза искали лес, а натыкались на бурый торф, на бурый камень. Щели скал были забиты снегом. Июнь, а холодно как в ноябре. Буска притихла, свесив голову на передние лапы, и дрожала. Поеживаясь от холода, Кирюшка поднял воротник и, надвинул кепку на нос, изредка посматривал на мертвую землю.
Кирюшка задремал. Бот миновал уже половину острова. Вдруг кто-то ударил Кирюшку по плечу.
- Вставай, путешественник! Прибыли!
Над ним склонился капитан. С борта протянулась к воде железная якорная цепь. У самого борта плясали на ветру какие-то мачты. Целая роща мачт!
Гавань! Кирюшка подбежал к борту.
На берегу – рыбачье становище. Легкие дощатые домики, над крышами теплые дымки. Людей не было видно. Только рядом с амбаром, у мостков ежился какой-то человек. Он держал в руках связку ключей.
К боту подошла шлюпка. Матросы бросили в шлюпку бочку с керосином и несколько ящиков с баранками. Кирюшка сел верхом на бочку, - и шлюпку сразу отбросило к берегу.
- Не знаете ли, где живут на Кильдине приезжие? – спросил Кирюшка человека с ключами.
- Где придется, - ответил человек, оказавшийся приемщиком кооператива, - понаехало их немало.
Шлюпка выгрузилась, отплыла. Цепь быстро пошла вверх; бот снялся с якоря.
Ветер донес Кирюшке жалобный приветливый лай; это с Кирюшкой прощалась Буска. Кирюшка чуть не заплакал. Он был один на холодном незнакомом берегу.

ВНИКАЙ!

Приемщик стоял около амбарчика и записывал товар в большую конторскую книгу. Он положил ее на перила мостков. Ветер мешал ему писать – поднимал листы, ворошил.  Приемщик был сердит. Он не глядел на Кирюшку и бурчал что-то под нос. Кирюшка вздохнул и решил ждать, когда приемщик окончит запись. Кирюшка присел на ступеньку амбарчика и стал смотреть на гору.
Гора была сверху донизу опоясана лентами снега. Вдруг на вершине горы, на верхней ленте снега Кирюшка заметил два небольших голубоватых пятна. Пятна прыгали, перебегали с места на место. Потом вытянулись в тонкую линейку и покатились под гору. Теперь это были не пятна6 а два зверька с пушистыми голубоватыми хвостами. Неторопливой рысью зверьки побежали прямо на Кирюшку. Кирюшка вскочил, но хвосты провеяли в двух шагах от него и скрылись за амбарчиком.
Приемщик кончил записывать, подкинул книгу под мышку и подошел к Кирюшке.
- Ты откуда взялся? – спросил он Кирюшку, как будто видел его в первый раз.
- Мой дядя, Степан Захарович на Кильдине живет, - сказал Кирюшка. - Не знаете ли вы, где он живет?
- Степан Захарыч? – переспросил приемщик. – Знаю. Как не знать, вместе живем.
- Да ну! – обрадовался Кирюшка. – В одном доме с дядей?
- В одном доме, - повторил приемщик и поправил книгу под мышкой. – Твой дядя еще без сапог валялся, когда я баранки принимал. Ты что – в гости приехал?
- Нет, не в гости, - сказал Кирюшка. – Хочу дяде помогать.
Приемщик усмехнулся.
- Приготовься кашу расхлебывать! Такая заварилка на острове – чертям невмоготу! Пушнина на йод, йод на пушнину! Жили спокойно, а тут всех Соловьев взял в оборот… И рыбаки забегали…Ну, да твоего дядю тоже не собьешь – человек он упругий.
- Ладно, ладно! Не пугай моего гостя, - послышался чей-то голос.
Кирюшка поднял глаза – на крыльце соседнего дома стоял Степан Захарович. Он улыбался во весь рот. Кирюшка так и кинулся к дяде. Степан Захарович схватил Кирюшку подмышки, подбросил под самую крышу крыльца и поставил на пол. Потом схватил за плечи и притянул к себе.
- С кем ты прибыл? – спросил дядя и кольнул Кирюшкину шею жесткой рыжей бородкой.
На дяде были высокий болотные сапоги. Сам он тоже высокий, загорелый.
- Я думал, ты приедешь на пассажирском пароходе…
- Нет, сказал Кирюшка, - я приехал на маленьком грузовом боте.
- Так, - сказал дядя, - герой! Идем!
Кирюшка одернул тужурку и поправил кепку.
Они прошли в домик. В домике было уютно и чисто. На потолке – ни следа паутинки. Крашеный пол блестел как вымытое стекло. В правом углу невысокой комнаты топилась круглая чугунная печь. В комнате пахло йодом и свежей краской. Кирюшка присел у печки на корточках и стал греть руки. Дядя прошел в соседнюю комнату.
Вошла прямая, суховатая, как палка, женщина. На ней были высокие сапоги и желтая фуфайка из овечьей шерсти. Не глядя на Кирюшку женщина прошла к печке. Открыла дверцу и положила в печку два куска торфа. Потом аккуратно прикрыла дверцу и строго посмотрела на Кирюшку.
- Мальчик, здравствуй, - сказала женщина. – Ты с Мурманска?
- Да, из Мурманска, - ответил Кирюшка, - я приехал в Мурманск на поезде из Ленинграда.
- Моя дочь тоже Мурманск, - сказала женщина. – Я тоже была Мурманск. Я была Норвегия, город Тромсе.
- Чай пить! – закричал дядя.
У дяди в комнате было холодно. В домике была всего одна печка. Она плохо прогревала легкую постройку. С океана налетал ветер. Стены домика дрожали. Ветер гудел, перекатывался по стенам, звенел в окнах.
Дядя стоял у стола и раскладывал по тарелке связку баранок.
На столе лежали какие-то бумаги и флотский трубочный табак. Круглый медный чайник уже вскипел, и дядя стал наливать чай.
- Садись, - сказал он Кирюшке. - Садись и вникай. Такой земли, таких людей ты еще не видывал. Шестьдесят лет тому назад на этом острове не было ничего, кроме камней на берегу да рыбы у берегов. Долгое время остров пустовал… Но однажды пристала к берегу большая рыбачья лодка. Она прошла много миль океаном и привезла на Кильдин храброго норвежца Эриксена с женой и ребятишками. Эриксен обосновался на том самом месте, где ты сидишь, греешься и пьешь чай. Эриксен занялся ловлей трески. От него и пошли кильдинские норвежцы. Позже переселилось на Кильдин несколько семей поморов. Поморы и норвежцы породнились. Теперь растет на острове славное новое племя. Народ – богатыри. Сильный, спокойный, закаленный в борьбе со штормами, с полярной ночью…
Кирюшка пил горячий чай и разглядывал картины на стенах, По стене, под стеклом, дымя бежал веселый двухтрубный пароход. Повыше – портрет Ленина, - будто плыл на пароходе.
Но самое интересное было на другой стене. Там подсыхали развешанные по гвоздям и крючьям морские водоросли. Их было много и все разные. Одни из них были похожи на украшенную желтыми ремнями праздничную уздечку. Другие походили на шершавую рыбью шкуру, снятую со спины. Третьи напоминали черный обгорелый куст. Как будто это была не стена, а подводный лес.
- Что ты с этими водорослями делаешь? – спросил Кирюшка дядю.
- Вникай! – сказал дядя. – В них –то все и дело. Ты думаешь, дядя зря на острове живет? На океан приехал полюбоваться? Из этих водорослей мы гоним йод. Понял?
- Понял! – сказал Кирюшка.
- Мы затеваем широкое дело, - продолжал дядя. – Знаешь ли ты, что йод до революции у нас не вырабатывали? Был один заводишко, да  и тот лопнул. А теперь мы скоро будем купаться в собственном йоде! Понял?
- Понял, - сказал Кирюшка.
- В северном крае йодной завод, на Дальнем Востоке – завод, у нас на Кильдине…
- Завод? – подсказал Кирюшка.
- Добьемся и построим в ударном порядке. – Дядя стукнул кулаком по столу. – Начали дело весной, а к осени должны быть две тысяч килограммов кристаллического йода. Вот приказ, прочти!
- Хорошо, - сказал Кирюшка. – Я прочту.
- Прочти, - повторил дядя. – Это тебе не чижика свистать и не за воробьями лазать. Обрежешь руку – чем лечить? Йодом! Надо тысячи тонн йода!.. Тысячи тонн! Политграмоту учил? – перебил сам себя дядя. – Запомни. Вывозить за границу золото в обмен на йод нам ни к чему. Нам надо иметь свой йод, и тогда плевать мы на всю заграницу хотели.
Кирюшка допивал уже второй стакан, а дядя все говорил. Он сжимал кулаки, стучал по столу, грозил кому-то в окно.
- Вот, - кричал дядя, - на острове песцовый питомник! Эти проклятые песцы меня в гроб уложат! Мне сушилки надо строить, печи, завод, а Соловьев, песцовый директор, кричит: «Вы мне песцов пораспугали! Они побросали детенышей! Вы отрезали им путь к морю, к еде..!» Но дудки! Йод поважнее песцов, и прошу мне дела не тормозить!
Дядя стукнул кулаком по подоконнику и выскочил вон из комнаты.
Кирюшка начал читать бумаги, лежавшие на столе под баранками.
Вот что прочитал Кирюшка:
«Срочно. Выписка из протокола №44 заседания Экономического совета РСФСР от 26/IV-1930 г. О производстве йода в РСФСР.
5.1. Определить программу йодного производства до конца 1930 календарного года в размере не менее 3000 кг йода в Дальневосточном краях…»
Но остров Кильдин в приказе не упоминался, и потому Кирюшка перешел к другому приказу – Мурманского исполкома.
Там Кирюшка прочитал:
«Остров Кильдин экспедиция считает нужным признать основной базой, наиболее во всех отношениях пригодной для организации йодного производства. Намечено до конца 1930 г. Выработать йода 2000 кг, а в 1931 г. до 10000кг…»

ГРАБЕЖ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ

Кирюшка глядел в окно.
- Что это? – подскочил он на месте. – Смотри, смотри!
- Вот так каждый день, - заворчал Степан Захарович, - каждый. Опять у кого-то овчину спер!.. Житья от этих проклятых песцов нет! Ты  б, Кирюшка…
Но Кирюшки уже не было в комнате.
Он выскочил в сени.
- шапку надень. Простудишься! – закричал Степан Захарович.
Какая тут шапка! Кирюшка кубарем покатился с лестницы. В два прыжка он обежал дом и вылетел во двор.
- Держи! – заорал Кирюшка и… поперхнулся. Перед ним стоял песец с овчиной в зубах.
Он приподнял переднюю лапку и повернул узкую мордочку на Кирюшку. Острый, как буравчик, зрачок глядел прямо в Кирюшкин глаз. Насторожив уголки ушей, зверек лениво поводил по земле шерстяным, широким, как веник, хвостом.
- Вот ты какой! – пробормотал Кирюшка и шагнул вперед.
Песец пошевелил лапкой, оскалил мордочку, точно усмехнулся, и не спеша заковылял в овчиной прочь.
- Овчина! – закричал Кирюшка.
Зверек побежал неуклюжей рысцой. Кирюшка подскочил сбоку. Зверек дернул хвостом как рулем и покатился вприпрыжку. Овечья шкура путалась у него в лапах, но он упорно тащил ее.
- Вор! – закричал Кирюшка, - стой!
Только хвост мелькал по камням. На крик Кирюшки из домиков бежали рыбаки.

ОХОТА

Впереди бежал владелец овчины Людвиг, рослый, крепкий норвежец. За ним пожилой, но быстрый Юрьин, рыбак, сосед Степана Захаровича. За Юрьиным человек десять здоровенных бородатых поморов. Позади бежали ребята, все маленькие, все белобрысые.
- Овчина! – кричал Кирюшка. – Держи!
- Мой овчина! – всплеснул руками Людвиг. – Утащил, совсем утащил!
- Держи! – закричали рыбаки и рассыпались кольцом, окружая зверька.
- Заходи справа! – кричал бородатый.
- За хвост тяни! – кричали другие.
Ребята прыгали как мячики, взвизгивали и махали руками. Из домов высунулись лохматые бороды и головы. Женщины с кастрюльками, сковородками выбежали на крылечки домов. Два продавца, подобрав фартуки, прыгали по камням наперерез песцу. Какой-то парнишка, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул.
- Овчина, давай! Брось овчина! – кричал Людвиг. Он бежал, размахивая над головой рыбой. – Рыба бери! Овчина отдай! Овчина тебе не надо!
Но песец шмыгал от домика к домику, кружил и петлял с овчиной в зубах чуть не под ногами людей, стараясь пробраться на поле.
- Справа заходи!
- Хватай!
- Держи! – кричали рыбаки, топтались и хватали овчину.
Кирюшка вертелся волчком в само куче. Он цеплялся руками среди десятка рук и локтей. Его толкали. Он падал. Отлетал, как мячик, от спин и налетал на животы, тыкался лбом в затылки, в полушубки, в рыбацкие куртки. Чей-то сапог прищемил ему палец.
- Держи! – кричал Кирюшка.
Наконец, изловчившись, он подпрыгнул. Раз! – и наступил ногой на овчину. Песец разжал зубы и помчался в поле. Кирюшка поскользнулся и шлепнулся носом в овчину. В глазах потемнело. Ему показалось, что сейчас песец вцепится в горло. Кирюшка подскочил на четвереньки и сжал кулаки.
- Что здесь случилось? – услышал он над собой чей-то голос. Перед Кирюшкой стоял сам песцовый директор, товарищ Соловьев.

НЕОЖИДАННЫЙ АГИТАТОР

Кирюшка в первый раз видел Соловьева. Но, по рассказам Степана Захаровича, Кирюшка думал, что – Соловьев какой-то великий ли морской разбойник, который разгуливает по острову с пистолетом за поясом и арапником в руке. Он разгуливает, а за ним бегут стада песцов с оскаленными мордами и овчинами в зубах. Соловьев размахивает арапником и кричит злобным голосом на Степана Захаровича: «Убирайтесь! Вы отрезали моим песцам путь к морю и еде». Но человек, который стоял перед Кирюшкой никак не походил на великана  или морского разбойника. Это был худощавый, небольшого роста человек с золотыми зубами во рту. На нем был потертый тулуп, простые рыбацкие сапоги и кепка чуть поновей Кирюшкиной. Соловьев стоял около Кирюшки безо всякого пистолета и арапника, но рыбаки уже не кричали. Они держались кучкой в стороне и перешептывались.
Кирюшка приподнялся, отряхнул курточку и потер коленку. Коленка болела. Минуту назад Кирюшка считал себя героем, но теперь, когда рядом стоял Соловьев, Кирюшка чувствовал себя совсем маленьким. Соловьев молчал и глядел на Кирюшку. Кирюшка робко протянул овчину Людвигу.
- Я же говорил ему, - забормотал сове Людвиг. – Зачем ему овчина? Мне надо овчина.
Рыбаки подошли к Соловьеву поближе.
- В чем тут дело? – снова спросил Соловьев.
Рыбаки молчали и теребили куртки.
- Да вот все твои дети, - начал наконец Юрьин.
- Какие дети?
- Какие? Да каких ты развел? Песцы!
- Погоди, оторвем им хвосты, - закричал бородатый.
- Камень им на шею и в воду!
- Брось шутить!
- Воры! – закричали рыбаки.
- Да, воры! – выскочил Кирюшка. – Они скоро весь остров обворуют!
- Ты кто такой? – Соловьев строго посмотрел на Кирюшку.
Кирюшка прикусил язык.
- Мальчишка прав, - вступился за Кирюшку Юрьин. – Твои песцы воры. Они крадут овчины.
- Воры, воры, - зашумели опять рыбаки. Они окружили Соловьева тесным кольцом. Людвиг тыкал овчину Соловьеву под нос.
- Это и у Брэма написано, - пискнул Кирюшка.
- Бери себе, - кричал Людвиг. – Мне такой драный не надо.
- Полушубок себе сшей, - напирали на Соловьева с боков.
Овчина и в самом деле была порядком потрепана. Шерсть свалялась комками. На мягкой коже ясно обозначились мягкие подковки, следы зубов песца.
Соловьев покачал головой и нахмурил брови.
- Уходил бы ты с острова, лучше было б, - сказал бородатый.
Соловьев вдруг поднял руку.
- Вы знаете, что я с острова никуда не уеду, - спокойно сказал Соловьев. – К чему же нам ссориться? А ты, агитатор, - он потрепал Кирюшку по плечу, - иди домой и  не лезь без толку в чужую драку… Так будет лучше!..
Соловьев повернулся и пошел на гору.
Рыбаки смеялись.
Кирюшка стоял, опустив голову, и накручивал пуговицу куртки. В бухте захлопал мотор. Все обернулись к берегу. Большая моторная ёла, легко раскачиваясь, приближалась к мостам.
- Колхозники с лова вернулись, - сказал Юрьин.

КОЛХОЗНИКИ

Мотор умолк, - ёла остановилась возле мостков. На берег вышли восемь человек бородатых рыбаков в широкополых кожаных шляпах. Шестеро тащили большие корзины, полные рыбой, а двое – пучки каких-то мокрых веревок, унизанных блестящими маленькими крючками.
- Вы что Соловьева задеваете! – крикнул один из колхозников рыбакам, стоявшим на берегу.
- Нет… мы ничего!.. – сказал Юрьин. – Мы не задеваем.
- Как ничего? – продолжил колхозник. – А кто на Соловьева орал? Кто махал руками? Вы хотите его с острова выжить?
- Ладно, - сказал Юрьин, - после разберемся.
Он повернулся и пошел прочь. Кучка на берегу постепенно разбредалась в разные стороны.
Продавцы, подобрав фартуки, спешили в свой кооператив, у дверей которого с корзинками в руках уже стояли домохозяйки. Рыбаки лениво шли – кто на берег чинить и осматривать яруса, кто домой – соснуть до полудня. Людвиг шагал по улице, держа под мышкой отвоеванную овчину. Он шагал широкими шагами, держась прямо, как солдат, а за ним с гиком, свистом и криками «овчина!» неслись мальчишки.
Кирюшка, опустив голову, продолжал стоять на месте. «Влопался как дурак», - подумал он.
Колхозники понесли корзины в большой сарай, служивший складом. Двое с пучками мокрых веревок остались на берегу и принялись развешивать пучки на шестах, вбитых в землю.
Кирюшке хотелось узнать, почему колхозники заступаются за Соловьева. Но он постеснялся задать вопрос прямо и спросил рыбаков, почему они развешивают веревки на шестах.
- Это не веревки, а ярус, - отвечали рыбаки. – Развешиваем ярус для просушки.
Ему объяснили устройство яруса: между двумя плавающими буями натягивается канат, от которого глубоко в воду свешиваются пучки длинных, тонких веревок. На конце каждой веревки – крючок. На каждом крючке наживка – маленькая рыбка мойва. Пучок веревки называется тюком. В тюке сто сорок крючков. В ярусе сотни тюков.
Весной и осенью треска идет большими стадами. Треска хватает наживку и глотает крючок. В удачную ночь одним ярусом можно поймать целые тонны трески.
- У нас в колхозе все яруса общие,  - сказали колхозники. – Моторная ёла тоже общая. Ее мы получили совсем недавно, Соловьев достал. Теперь на одной моторной ёле мы ловим втрое больше рыбы, чем раньше на всех парусных ёлах вместе.
Кирюшка стал расспрашивать, и ему рассказали историю о том,

КАК СОЛОВЬЕВ ДОСТАЛ МОТОРНУЮ ЁЛУ ДЛЯ КОЛХОЗА

Кильдинский колхоз был основан в 1927 году. Восемь рыбачьих хозяйств объединили восемь ярусов и восемь парусных ёл. Но в первую путину выяснилось, что рыбы поймали мало, не больше, чем рыбаки-единоличники.
Колхозу необходима моторная ёла. Моторная ёла – трактор рыбачьих хозяйств. Она увеличивает улов в несколько раз.
Тут-то и начались мытарства.
Поехали за моторной ёлой в Мурманск, пошли по учреждениям. Там обещали выдать ёлу через три месяца.
Прошли три месяца. Поехали снова. Прежний ответ:
- Погодите. Месяца через три…
Время идет, приближается новая путина. Кильдинские колхозники опять едут в Мурманск.
- Давайте скорее моторную ёлу! А то нам снова придется встречать путину на парусах.
В Мурманске удивились:
- Где ж вы раньше были? Мы роздали все моторные ёлы другим становищам.
Напрасно кильдинцы доказывали, что они приезжают уже в третий раз. Им пришлось новую путину встречать, как и первую, на маленьких тихоходных парусных ёлах.
Колхозников выручил Соловьев. Он сам отправился в Мурманск.
Он объяснил там, что кильдинские рыбаки находятся в худших условиях, чем рыбаки других становищ. Все становища расположены на берегу материка и соединены между собой телефоном. Становища узнают о ходе трески по телефону и сразу выезжают на лов. Но кильдинцы-островитяне и у них нет телефона: они ищут треску наощупь. Поэтому моторную ёлу им следует дать в первую очередь.
- Мы бы с радостью дали, да не знаем, где взять, - сказали в Мурманске. – Приходите месяца через три.
Тогда Соловьев потребовал список всех моторных ёл Мурманского округа. И по списку установил, что некоторые моторные ёла розданы частным лицам в аренду.
Соловьев перестал просить.
- Если вы не дадите ёлу, - сказал Соловьев, - я потребую расследования.
Он добился своего. На Кильдин он привез моторную ёлу.
Вот почему кильдинский колхоз поддерживал Соловьева в «великой битве» между песцами и водорослями.

ОПАСНОЕ РЕМЕСЛО

 - Скажите, пожалуйста, - спросил Кирюшка старого рыбака, который был председателем колхоза,  -много рыбаков гибнет в море?
- Гибнут, - сказал рыбак. – Старики редко, а молодые гибнут.
- Почему так? – спросил Кирюшка.
- Чтобы с морем ладить, надо иметь опыт. Большой опыт. А молодые моря не знают. Они только храбрятся. Вот я двадцать пять лет рыбачу на море – и меня море не обманет. Я посмотрю на море и скажу, какая погода будет утром, какая ночью, какая завтра. А молодой разве может?
Он помолчал.
- В прошлом году я сам чуть не погиб, когда поехал с нашими молодыми в парусной ёле вытаскивать ярус.
- Расскажите! – попросил Кирюшка.
Рыбак стал рассказывать.
- Выхожу я утром, - начал он, - океан сияет, ветерок легкий. Но я вижу, что будет шторм, да еще какой! Как вижу? Этого не рассказать. Тут все – дело привычки! Небо синее, да не такой синевы, как надо при ясной погоде. Океан сияет тускло, будто олово. И воздух густой. «Собирайтесь! – кричу я нашим молодым на берегу. – Живее! Нужно до шторма ярус вытащить». А они мне: «Какой там шторм!» И собираются с ленцой, еле ноги волочат. Вышли мы поздно. Они думают: времени много, можно еще покопаться. Сидят в ёле и прохлаждаются, берега рассматривают. Я им: «Скорее, сейчас шторм будет!» А они опять: «Спятил, дядя!» Пока тихо, им все пустяки. Минут через двадцать вижу я на горизонте тучку совсем черную. «Ну, - говорю, - нужно домой возвращаться. После шторма за вторым ярусом поедем. Они хохотать еще громче: «Мы еще с ума не сошли! Когда еще твой шторм будет. Успеем!» Только начали ярус тащить, как небо заволокло, ветер, ураган, волны выше мачт и дождь со снегом. Вот тут-то они и завопили: «Что теперь, дяденька, делать?» А что делать? Бросили мы ярус, убрали паруса и сели за весла. Попробовали подойти к Кильдину, - нельзя, волны разобьют о скалы. Попробовали к материку, а там бурун еще сильнее. Двое суток нас под дождем таскало по океану. Как еще не перевернуло, удивляюсь. Трое гребут, остальные воду вычерпывают. Замерзли, колени не сгибаются, пальцы тоже. Когда на третьи сутки пришли наконец в становище Териберку, пришлось нас из ёлы на руках выносить.

ДОБЫТЧИКИ ИОДА

Кирюшка проснулся рано. Он посмотрел на дядину кровать. Кровать была пуста. Дяди в комнате не было. «Наверное он на берегу», - подумал Кирюшка и стал одеваться. Он вышел на крыльцо и поглядел на берег. На берегу было тихо, в гавани спокойно поблескивали паруса, - значит ветер упал. И все же в воздухе стоял неумолчный протяжный шум. Кирюшка и раньше слышал этот шум, но думал, что так шумит ветер.
Шум наносило из-за мыса, со стороны океана. Будто крошились там сухие льдины о сухие скалы, будто раздавались выстрелы. Перебежав улочку, усыпанную мелкой галькой, Кирюшка по кочкам, по мху побежал через мыс к обрыву. Под обрывом было море. Кирюшка увидел океанский прибой. Издалека, одна за другою, шли на берег толстые чугунные волны. Волны подымались, вспухали и, раскручиваясь, с грохотом падали на берег. Потом они откатывались от берега и уносили в море гладкие круглые камни.
Кирюшка долго смотрел на волны, на пену и брызги. Он вспомнил Буску, которая жалобно лаяла на борту, когда Кирюшка сошел на остров. – Буска! – позвал Кирюшка. – «Буска! Буска!» - повторило эхо. Кирюшке стало скучно: он был один на диком острове, где люди все время спорили о песцах и иоде. Почему они спорили и кто был прав, Кирюшка не мог понять. Степан Захарович гонял песцов, Соловьев запрещал их гонять. «Путаница», - подумал Кирюшка и ему стало еще скучнее. Налетела волна, ударилась о камень. Кирюшка тряхнул головой и очнулся. «Пойду поищу дядю», - решил он.
Идти вдоль берега было трудно. Весь берег был опутан скользкими пахучими водорослями. Знакомый запах, знакомые желтые ремни. Только у дяди на стене их немного, а здесь – целый берег, здесь они лежали сырыми кучами.
Кирюшка нагнулся и попробовал сорвать один стебель. Стебель был крепкий и толстый, как рука в локте. Кирюшка потянул за конец и не мог оторвать. Маленькими корешками стебель впился в камень и просверлил его. Кирюшка представил себе, как этот камень лежал где-то на дне океана и на камне росла водоросль. Потом ее вместе с камнем вышвырнуло волной на берег.
Кирюшка пошел дальше. Скоро он заметил на берегу людей с граблями и вилами. Их было тринадцать человек. Кирюшка догадался, что это иодные рабочие, дядины помощники. Издали он стал наблюдать, что они делают.
Двое из них взяли носилки, пошли к воде и стали накидывать на носилки водоросли. К ним присоединилось еще несколько пар. Нагрузив носилки, рабочие отнесли их на сухое высокое место, опрокинули и опять пошли за новой добычей.
Три человека работали граблями. Разравнивали водоросли, приподнимали и ворошили. Водоросли были раскинуты на берегу как сено, они подопревали снизу и подсыхали сверху.
Кирюшка подошел ближе.
- Здравствуйте! – сказал Кирюшка.
- Здравствуй, - ответили рабочие и продолжали разгребать водоросли.
- Где мой дядя? – спросил Кирюшка.
- Дядя! – отозвался один, оказавшийся старшим. – Тут все дяди. Какого тебе дядю?
Рабочие засмеялись.
- Перерыв, ребята! Закуривай, - сказал старший.
Рабочие бросили грабли, окружили Кирюшку, разговорились. Стали расспрашивать про Ленинград.
Один из рабочих, оказалось, жил пять лет в Ленинграде и работал на «Красном гвоздильщике».
- Я был на «Красном гвоздильщике», - сказал Кирюшка. – Я собирал там утиль.
- Куришь? – спросил рабочий и протянул Кирюшке папиросу.
- Не курю, - сказал Кирюшка.
- Не куришь? А то давай для почину.
Но Кирюшка не закурил.
- Вы тоже из Ленинграда? – спросил Кирюшка рабочего.
- Нет, дружок, чуть подальше. Из Тобольска.
Разговорившись, Кирюшка узнал, что тут собрались рабочие со всех концов Советского Союза. Один из Тобольска, другой из Кременчуга, третий из Кисловодска, четвертый из Ельца. Приехали на край света пытать удачу, доставать для страны дорогое лекарство – иод.
- По дому не скучаете? – спросил Кирюшка.
- Нет! – отвечали рабочие. – Где работа, там и дом, а хорошие люди везде найдутся.
Старший сидел и прислушивался к разговорам. Он был одет в брезентовый дождевик с приподнятым помятым капюшоном.
- Вот так и работаем, - сказал он, - на самом бережку. Море подает, а мы носим и сушим.
- А зачем водоросли сушат? – спросил Кирюшка старшего.
- Как же иначе, иначе нельзя. Сначала собираем, потом сушим, потом в печь -  пережигать на золу. А уж из золы химики на заводе гонят иод.
- Мы недавно приехали, - сказал ленинградец. – Вот строим сушилки, печи, завод, - тогда зашумит дело.
- Скоро дядя вернется? – спросил Кирюшка. – Обедать пора.
- Не скоро, - сказал старший. – Степан Захарович поехал доставать бот. Мы без бота как без рук. Ведь вода работает не по плану. Она нас не спрашивает: сегодня здесь выкинет водоросли, завтра на другой стороне острова. А перевезти людей и поклажу нам не на чем.
- А если совсем не выкинет? – спросил Кирюшка. – Тогда как?
- Выкинет. Никуда не денется. А не выкинет – тоже не беда. Мы заказали специальные косилки. Будем косилками косить морское дно.
- Веселая работа! – сказал рабочий с «Гвоздильщика». – Оставайся, парень, у нас, табельщиком будешь.
- Не могу, -  ответил Кирюшка, - я в школе учусь в Ленинграде.
- Кончай курить! – сказал старший.
Рабочие вставали. Брались за грабли, за вилы, за носилки.
К водорослям, не глядя ни на кого, подбегал песец.

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

Зверек перескакивал с камня на камень. Ловкими короткими толчками он перебрасывал пушистое тело к берегу. Иногда он останавливался и поводил мордочкой в разные стороны. Раздувал ноздри, настораживал уши. Словно воздух рассказывал ему, где и чем можно поживиться. Вот он подбежал к морю, окунул острое рыльце в густую белую пену. Порылся в набегавших волнах и поскакал обратно. По пути он схватил кустик водоросли и вдруг закудахтал как курица.
Кирюшка, затаив дыхание, следил за зверьком.
Поиграв с кустиком водоросли, песец вприпрыжку побежал вдоль берега. Берег был узкий. Слева от Кирюшки поднимался горный каменный откос, почти отвесный. Справа – море. Чем дальше шел Кирюшка, тем выше становился откос горы. Наверху лежал серый тающий весенний снег. Иногда откос отступал от берега, берег расширялся. В широкой котловине лежало продолговатое озеро, наполовину покрытое льдом. Белая башенка маяка смотрела с холма прямо в океан.
Кирюшка крался вдоль берега. За озером берег опять стал узким. Гоняясь за волнами, песец то убегал далеко, то подбегал совсем близко. Зверек точно заманивал Кирюшку в глубь острова.

ГОРНЫЕ ВОДЫ

Кирюшка оглянулся и заметил, что забрел далеко. Ни поселка, ни иодных  рабочих не было видно. Под ногами расстилалась торфяная мшистая равнина. Океан раскрывался во всю свою ширь.
Вскоре вдоль берега выросли темные гладкие скалы. Почти отвесные черные сланцевые стены. Со стен крошились пластинки и посыпали узкую горную тропинку.
В спину Кирюшки упругой плотной стеной напирал ветер. Он точно подгонял Кирюшку бежать.
Кирюшка увидел водопад, спадавший с вершины откос узкой полоской. За водопадом открылся второй. За ним еще и еще. То широкие, то тоненькие, в одну и в несколько струек. Целые сетки воды.
Кирюшка решил напиться и стал карабкаться на скалу.
Скала осыпалась под ногами. Ноги по колени уходили в рассыпчатый сланец. Мелкие камни с треском сыпались вниз. Кирюшка то сползал, то карабкался на скалу. Наконец он достиг вершины скалы. Протянул руку и набрал полную горсть чистой воды.

ПРОПАЛ!

За водопадами по склону горы лежал снег. Снег обледенел, стал бурый и твердый как хлебная корка. Идти по снегу было еще трудней, чем карабкаться на скалу. Но песец, за которым шел Кирюшка, побрел по снегу на гору.
Склон горы становился все круче и круче. Снег был жесткий и мерзлый. Кирюшка отдышался и стал ползком взбираться на его пористую поверхность. Он карабкался, пробивая ямки в снегу носками ботинок. Всовывал пальцы в снежную корку, чтобы крепче держаться на скате.
Ползти было трудно. Песец легко уходил вперед. Кирюшка лег на снег и прижался всем телом к склону горы. Коленки тряслись, руки обледенели и вспухли. Кирюшка вспотел и устал. Ему казалось, что гора никогда не кончится.
Он оглянулся. Внизу стояли отвесные сланцевые стены. Голова его закружилась. Он и не думал, что забрался так высоко. Кирюшке показалось, что гора под ним выгибается горбом и хочется сбросить его с себя. Пальцы закоченели. Где-то высоко над головой мелькнул голубоватый хвост.
На верхней тропе показались еще два хвоста -  бурый и белый. Хвосты взвились.
Кирюшка выдернул одеревеневшие пальцы их снега, поскользнулся и мешком покатился вниз.
«Пропал!» - мелькнуло у него в голове.

КАЖЕТСЯ, ЖИВ

Он очнулся, перепуганный насмерть, у подножья горы. Два песца, белый и бурый, стояли по бокам как часовые и смотрели на Кирюшку острыми черными зрачками.
- Жив? – услышал он чей-то голос.
Над ним наклонился плотный старик с обветренным, кирпичного цвета лицом и седою бородкой.
Кирюшка не знал, что ответить. Старик взял Кирюшку за шиворот и поставил на ноги.
- Ноги работают, - сказал старик. – Очень хорошо!  Руки?
Кирюшка пошевелил пальцами и согнул руку в локте.
- Очень хорошо, - повторил старик. – Вымой руки здесь, в ручье. Голова, я вижу, у тебя цела. Да пошли вы! – замахнулся старик на песцов.
Руки Кирюшки были в крови. Он опустил их в свежую воду ручья. Стало легче. Он выпрямился и оглянулся.
Тут он заметил, что стоит у маленького деревянного домика. Дощатый домик, похожий на белую коробочку, был накрыт острой крышей. Под крышей Кирюшка увидел два четырехугольных отверстия, два входа на чердак. К ним по наружным стенам домика были приставлены маленькие, точно игрушечные лесенки. Широкая дверь домика была заперта на замок. Под крышей по углам висели куски сушеного мяса.
- Да пошли вы! – прикрикнул старик на песцов.
Песцы отбежали в сторону и стали играть друг с другом. Один валил другого на спину и хватал зубами за шею. Оба рычали.
- Это мои собаки, они стерегут меня, - улыбнулся старик. – Когда я сюда прихожу, они сбегают с горы и бегут за мной. Других песцов они кусают и  не подпускают ко мне.
Старик потрепал Кирюшку по плечу и обнял.
- Я, кажется, здорово струсил, - сказал Кирюшка, глядя вбок.
- Ты еще ни разу не падал с горы? – спросил старик.
- Нет, - сказал Кирюшка.
- Ничего. С непривычки всегда так. – Старик улыбнулся.
Разговор Кирюшке не нравился.
- Вы здесь живете? – спросил Кирюшка старика.
- А ты, должно быть, приезжий, - сказал старик. – Я что-то тебя не припомню.
- Приезжий, – ответил Кирюшка. – нет ли у вас кусочка хлеба, я очень проголодался.
Старик достал из мешка, лежавшего на камнях, баранки и колбасу.
- Живу я не здесь, - сказал старик. – Не в этом домике. Это кормушка-ловушка для песцов. А я живу в поселке и прихожу сюда каждый день. Здесь у меня дача. Приду, погощу, с песцами поразговариваю… Что ж ты колбасу не ешь? Закусывай!
- Я ем, - сказал Кирюшка и проглотил ломтик колбасы.
- Ну, значит, ты жив, - сказал старик. – Ешь поскорее, да пойдем в поселок.
Колбаса была вкусная, баранки тоже. Кирюшка поел и повеселел.
- Идемте, - позвал он старика, и оба пошли в поселок.

СТАРИННЫЕ ЖИТЕЛИ ОСТРОВА

Они прошли уже с полдороги, когда старик остановился и показал рукой направо, где у башни маяка, в лощине, лежало продолговатое озеро.
- Ты Могильное озеро видел? – спросил старик.
- Почему оно могильное? – спросил Кирюшка.
- Рассказывают о нем целую историю. Будто стоял над озером монастырь. Когда он стоял, никому неизвестно. И будто напали на монахов разбойники. Откуда они, кто они были – тоже тебе не скажу. Сам я их в глаза не видал. Ну, разграбили они монастырь, сожгли его, а монахов бросили в озеро. С той поры будто в озере рыбы и нет. Только я этому делу не верю и тебе не советую верить. Приезжали ученые, говорили: «бьют на дне озера ядовитые газы, они-то и мешают рыбе плодиться». Так ли это – не знаю. А об озере вспомнил я вот почему. Говорят, что монахи разводили песцов. Так песцы от них и пошли. Впрочем, наши рыбаки рассказывают, что песцов привезли не монахи, а норвежцы, когда они поселились на острове. И есть еще слух такой: будто море раньше в этих краях замерзало. Песцы по льдине забрели издалека и живут теперь у моря на воле.
Дорога была длинная, старик охотно рассказывал о жизни песцов на острове. Здесь был лучший в стране песцовый заповедник. Теплое течение Гольфштрем омывало берега острова, климат острова был ровный и мягкий. Белые, бурые и голубые песцы играли и жили на воле, питались в кормушках-ловушках рыбой, мясом и компотами. Летом они линяли и лысели. Но зимой шерсть у них была длинная, волосок к волоску. Старик кормил песцов из рук. Он знал каждого песца по имени: сколько ему лет, когда и чем болел и какой компот – мясной или рыбный – он ест охотнее.
- Они мои дети! – говорил старик. – Я их всех люблю, и белых, и бурых, и голубых.
- Скажите, - сказал Кирюшка, - почему мой дядя ссорится с товарищем Соловьевым?
Старик вздохнул.
- Не знаю, - сказал он. – Твой дядя не плохой человек, но он не понимает песцов. А я только об одном прошу. Не шумите, не пугайте песцов. Дайте им расплодиться на воле. Мы очистим породу, повыведем белых и бурых. И останутся у нас одни голубые песцы.

ОВЦЫ В ОПАСНОСТИ

У деревянного домика, не отличающегося по виду от других, у кооператива шумели рыбаки и рыбачки. Произошло событие, встревожившее весь поселок. В толпе стоял Соловьев. Соловьев молчал. Юрьин размахивал руками, горячился больше всех. Степан Захарович, заложив руки за спину, стоял поодаль.
- Ты нас без мяса оставишь! – кричали рыбаки.
- Твоего песца вместо овцы не сваришь!
- У нас тут только и скот, что овца.
- Товарищи! Да нельзя же всем сразу! – спокойно сказал Соловьев. – Не шумите. Я так ничего и не пойму.
- Не шуметь, так с голоду  подохнешь! – крикнул кто-то.
Но все же рыбаки примолкли.
- Сам знаешь, как было, - перебил другой.
- Возвращались овцы с пастбища, - вмешался третий. – Одна поотстала. Тут с поля бегут песцы. Один схватил овцу и загрыз.
- Вот, вот! – завопила женщина. – Всегда так. Вцепится овце в нос и пьет кровь. Что я теперь без овцы?
- Всех наших овец загубят! – подхватили кругом.
- Я заплачу тебе за овцу, - сказал Соловьев. – Ты в убытке не будешь.
Но снова поднялся шум.
- Себе заплати!
- Всех овец перегрызут!
- Одиннадцать штук положили!
- Из трешки фуфайки не свяжешь!
- Как нам без шерсти, без валенок!
- Без рукавиц!
- Погодите, Соловьев вам пуд золота посулит!
- Пока посулит, песцы детей загрызут!
- На людей бросаются!
- Песцы не мои, а государственные, - сказал соловьев.
- А мы не государственные? – закричал Юрьин. – Рыбак не на государство работает? Как рыбаку без овцы?
Высокий кудрявый рыбак, молча слушавший споры, сказал громким голосом:
- От крику пользы не будет, товарищи. Что мы подняли шум на весь берег? Надо вопрос рассмотреть в полном порядке.
- Сельсовет! – зашумели кругом. – Председатель, собирай сельсовет!
- Собрание давай! Сегодня!
- Правильно, - сказал Степан Захарович. – Я тоже требую собрания. И мы поговорим с вами, товарищ Соловьев, кой о чем и как следует. – Он посмотрел на Соловьева и повернулся к нему спиной.
- Назначаю собрание сегодня в семи. Всех прошу не опаздывать, - заключил председатель.
- Придем! – отозвались рыбаки.
- Приду! – сказал Степан Захарович.

РЫБЬИ ГОЛОВЫ

До собрания оставалось еще несколько часов. Кирюшка решил побродить по становищу.
Под крышей каждого дома висели длинные, тонкие жерди. На эти жерди были нанизаны обрубленные рыбьи головы. Остекленевшие выпученные глаза трески и палтусов мертвым взглядом провожали каждый шаг Кирюшки по становищу.
Он ходил, осматривал рыбьи головы и никак не мог понять, для чего их нанизывают на жерди. Наконец он увидел седого сгорбленного рыбака. Рыбак стоял на коленях  перед большой корзиной, вынимал из нее рыбьи головы и нанизывал их одну за другой на длинную деревянную жердь. В бороде его блистала рыбья чешуя.
- Зачем вы возитесь с этой дрянью? – спросил Кирюшка, подходя к рыбаку. – Я бы ее просто выбросил!
Рыбак посмотрел на Кирюшку и покачал головой.
- Прежде все так рассуждали, как ты, - сказал рыбак. А теперь иначе. Разве рыбья голова - дрянь? Она денег стоит. Я на старости лет не рыбачу. Кто меня кормит? Рыбья голова.
- Рыбья голова? – засмеялся Кирюшка.
- Рыбья голова, - повторил рыбак. – Отвожу рыбьи головы в Мурманск на фабрику. Там их мелют в муку, а мукой удобряют поля.
И помолчав, рыбак прибавил:
- Да, восемьдесят лет я прожил у моря. Сколько рыбьих голов повыбросили!
- А как здесь раньше жили люди? – спросил Кирюшка. – Помните?
- Помню, - сказал рыбак. – Не было здесь ни колхоза, ни моторных ёл, ни песцов, ни иода, ни сушеных рыбьих голов. Ничего не было. А был один Епимах Могучий. Все дома, все парусные ёлы, все ярусы, вся треска и даже сами рыбаки – все принадлежали Епимаху Могучему. Епимах Могучем владел всем нашим морем. Я сам двадцать лет принадлежал Епимаху.
- Кто же этот Епимах Могучий? – спросил Кирюшка.
Старик стал рассказывать.

ЕПИМАХ МОГУЧИЙ

Епимах Могучий родом был простой помор, - начал старик. – Ловил он сельдь и треску, как все поморы, но мало по малу, разъезжая по рыбачьим становищам, стал он брать с собой на продажу то ярус, то муку, то наживку.
Заезжал он иногда и на остров Кильдин.
Он привозил в своем просторном купеческом боте все, что нужно рыбаку: и холстину для парусов, и веревки для сетей, и наживку, и сапоги, и ситец рыбачке на платье, и пряники детям. А взамен получал треску и увозил ее в город Архангельск.
Дорого брал с рыбаков Епимах за товары и дешево доставалась ему треска. И все же рыбаки обращались к Епимаху чаще, чем к другим купцам. Потому что Епимах верил в долг.
Если буря в начале путины сорвет у рыбака ярус и унесет в море, рыбак разорен, у него нет денег купить новый ярус. Вот тут-то его и выручал Епимах Могучий.
- Покупай у меня ярус, - говорил ему Епимах.
- Купил бы, - отвечал рыбак, - да нечем платить.
- Ничего, бери, -  говорил Епимах. – После заплатишь. Я тебе верю.
Рыбак брал ярус и выезжал в море. Когда же он возвращался в становище с треской, к нему приходил Епимах за долгом.
- Плати, - говорил Епимах. И рыбак платил втрое дороже, чем стоил ярус.
Бывали годы, когда трески было мало. Тогда наступал голод.
И на помощь опять приходил купец Епимах. Он давал рыбакам в долг муку, сахар, соль и табак.
- Расплатитесь, когда промысел будет побогаче.
А когда треска приходила, приходил и Епимах и брал в уплату за долги весь рыбный улов.
Вскоре все становища океана оказались в неоплатном долгу у Епимаха Могучего. И он забрал бы всю треску, все дома, яруса, ёлы и самих рыбаков, но тут пришла советская власть, и Епимах Могучий бежал в Норвегию.

СЕЛЬСОВЕТ

- Объявляю расширенное заседание сельсовета открытым, - сказал председатель.
В избе-читальне за длинным столом на скамьях сидят рыбаки, у них вьющиеся светлые широкие бороды.
Коричневые лица рыбаков словно вырезаны из дерева. В их спокойных глазах никто не прочел бы, что они напряженно ждут боя, который должен положить конец войне между песцами и иодом.
Но все глаза тайком поглядывают на двух главных бойцов – Степана Захаровича и Соловьева.
Впрочем, бойцы холодны и спокойны на вид.
Председатель читает повестку дня, Кирюшка внимательно прислушивается.

Повестка дня:

Как будто о песцах и о иоде ни слова. Кирюшка удивлен. Но едва заговорили, он понял, что вся эта повестка, от первого пункта до последнего, только о песцах и о иоде.
Первый пункт – о торфяных разработках.
Председатель. – В сельсовет поступило предложение, чтобы мы снабжали торфом государственные учреждения, работающие на острове.
Степан Захарович кивнул головой.
- От кого поступило? – спросил Соловьев.
Председатель. – От иодного хозяйства. До сих пор торфом пользовались только мы, рыбаки. Теперь рабочим нужен торф. Дадим или нет?
- Нам самим не хватает, - сказали рыбаки. – Каждую весну мерзнем.
Председатель. – Это верно, что торфа нам не хватает. А почему не хватает? В болоте его сколько угодно, запас хоть на триста лет. Но копаем мы торф лопатами, времени у нас летом мало – все рыбаки в море, а болото далеко от становища, вот и не хватает. Иодное хозяйство привезет сюда машину для добывания торфа. Эта машина накопает за два дня столько, сколько мы за все лето. И нам хватит, и рабочим, и еще сушилку для водорослей на торфе пустим. Согласны?
- Согласны! – ответило собрание.
Юрьин (Соловьеву). – А ты что ж помалкиваешь?
Соловьев. – Попридержи язык.
Председатель. – Тише! Перехожу ко второму пункту повестки.
Все примолкли. Сейчас начнется самое главное – иод и песцы откроют военные действия.
Председатель (Степану Захаровичу). – Вы просили поставить на повестку пункт о снабжении иодных рабочих. Не понимаю, в чем тут дело. Ведь иодные рабочие получают все продукты в нашем кооперативе?
Степан Захарович. – Я боюсь, что Кильдинская кооперация не справится в дальнейшем со снабжением иодных рабочих, если не примет заранее мер.
Председатель. – почему? Ведь их всего шестнадцать человек!
Степан Захарович. – Сегодня их шестнадцать, а через месяц будет двести.
Соловьев (подскакивая). – Сколько?
Степан Захарович. – Двести.
Юрьин. – Вот и славно. Человек не песец – овцы не стянет.
Председатель. – Тише! (Соловьеву) Ты хочешь возразить? Говори.
Соловьев. – Нет! Я пока послушаю. Продолжайте.
Председатель. – Сельсовет берется переговорить с кооперацией о дополнительном завозе продуктов на двести человек. Возражений нет? Перехожу к текущим делам. Слово Степану Захаровичу.
При полной тишине собрания Степан Захарович спокойно и медленно открыл портфель, вынул две бумаги с печатями и положил их на стол председателя.
Степан Захарович. – Я хотел бы задать небольшой вопрос товарищу песцовому директору Соловьеву и его друзьям: известны ли вам, товарищи, решения СТО и Мурманского окрисполкома о добывании иода на острове Кильдине?
Соловьев. – В решении СТО ни полслова про иод на Кильдине.
Степан Захарович как будто и не слышал этого замечания. Спокойно и медленно он поднял со стола бумаги, подал их председателю и сказал:
- Прочти-ка вслух.
Председатель громко прочитал ту бумагу, которую Кирюшка утром читал у деда.
- Ну что ж, - сказал председатель, окончи чтение, - принимаем к сведению.
Степан Захарович (торжественно и даже грозно). – Вы теперь видите, товарищи, что вопрос поставлен всерьез. Иод в первую очередь! Я прошу мне дело не тормозить.
Соловьев (Степану Захаровичу). – Что вы намерены строить на Кильдине?
Степан Захарович. – Навесы и печи для сушки водорослей и завод для добывания из сухих водорослей иода.
Соловьев. – А в каких местах вы намерены строить эти навесы, печи и завод?
Степан Захарович. – Завод построим у Могильного озера, сушилки поставим в разных местах – одну здесь в становище, другую у сланцевых скал, третью у разбитого английского парохода, четвертую на западном конце острова.
Юрьин (Соловьеву). – Как раз там, где твои песцовые кормушки!
Соловьев (стараясь говорить спокойно). – Разве нельзя поступить так: собрать водоросли на Кильдине, а для просушки и переработки возить их на материк? Я хочу предложить иодному хозяйству построить завод и сушилки на материке, на другой стороне пролива.
Степан Захарович. – Мокрые водоросли слишком тяжелы. Перевозка мокрых водорослей на материк убыточна. Выгоднее вывозить отсюда готовый иод. Мы построим завод и сушилки здесь на острове, и прошу мне дела не тормозить.
Соловьев (вскакивая). – Нет! Пушторг это так оставить не может. Сюда приедут двести человек. Они будут ходить по острову, пугать песцов, разрушать норы. А кто вам поручится, что песцов не станут бить исподтишка, что на острове не начнется тайная охота?.. Люди – опасные соседи для песцов.
Степан Захарович. – Песцы – опасные соседи для людей.
Юрьин. – Кто одиннадцать песцов зарезал? Люди? Кто вчера теленку прокусил нос? Кто?
Соловьев (не глядя на Степана Захаровича). – Во-первых, Юрьин, мы тебе за твою овцу пятьдесят рублей заплатили. А во-вторых, совестно тебе на все смотреть со своей колокольни. Ты человек передовой. Ты не со своей точки посмотри, а с государственной, общей. Что полезней нашему Союзу – чтобы тут шлялись два десятка овец, или чтобы жили тысячи песцов, за которых заплатят валютой?
Степан Захарович (выпалил как из ружья). – Я дыхнуть не могу из-за ваших песцов!.. Не стучи, не ходи, не кашляй!.. Что это?
Юрьин (Соловьеву, обиженно). – Я тоже с общей точки смотрю. От иода польза, а песцы – одно украшение! Иод – лекарство, им раны заливают. Из нашей трески тоже полезное лекарство делают – рыбий жир. Вот и был бы наш остров лекарственный, для людей полезный… А за иод, думаешь, валютой не заплатят?
Степан Захарович. – На Кильдине будет иод!.. Иод в первую очередь!
Соловьев. – Здесь песцовый заповедник – прошу запомнить! Песцы! Добывайте иод где и как вам угодно!
Соловьев. – Я этого… так не оставлю. Я с первым ботом поеду в Мурманск!.. Я заявлю протест! Вы срываете нам пятилетку!
Степан Захарович. – А у нас пятилетки нет? Я тоже этого так не оставлю! Я с первым ботом поеду в Мурманск!
Председатель звонит и машет рукой. Общий шум. Рыбаки кричат: «Давай!» - «Говори, Соловьев!» - «Долой!» - «Довольно!» - «Слышали!»
Шум все громче и громче. Крики со всех концов.
И вдруг среди толкотни и криков сидевший где-то в уголке, позади, Кирюшка выскочил как пробка из бутылки, поднял руку и попросил слова. Это было так неожиданно, что шум прекратился сразу.
Мальчишка – и хочет говорить на собрании взрослых!
- Тебе… слово? – опешил председатель.
- Долой мальчишку! – закричали рыбаки. – Время дорого!
Степан Захарович тащил Кирюшку за рукав, но Кирюшка упирался и продолжал тянуть руку.
- Минуту, - кричал Кирюшка. – Одну минуточку!
- Пусть говорит мальчишка, - сказал Юрьин. – Послушаем! А понесет вздор, заставим помолчать.
И председатель дал ему слово.
- Товарищи, - начал Кирюшка дрожащим голосом. – Я придумал! Тише! Не перебивайте!.. Сейчас кончится!.. Только пожалуйста не перебивайте! Есть такой человек на острове, которого все послушают – и рыбаки, и пушники, и иод?..
Все молчат и переглядываются.
- ...У кого песцы не таскали овец?
Рыбаки пожимают плечами.
- ...Который не рыбачит, не сушит водорослей, не разводит песцов на острове, но знает рыбу, водоросли и песцов лучше, чем рыбак, иодник и пушник? Есть такой человек на острове?
Все. – Довольно молоть…Чего его слушать?.. Садись!..
Председатель. – Товарищи! Мальчишка, честное слово, не дурак! Он придумал не глупо! Такого человека на острове нет, но такой человек живет в Александровске и вы его знаете! Кто он?
Все (разом). – Клюгге, Клюгге!
Председатель. – Да, член Мурманского окрисполкома, профессор Клюгге. Всем он нам хорошо знаком. Его научная станция в Александровске предсказывает погоду, и вы знаете заранее, выходить вам в море или нет. Он сообщает вам по телеграфу, откуда идет треска, вы едете туда и возвращаетесь с богатым уловом. Охотников на материке он учит, как ловить зверя, не портя шкуры. Он много лет изучает растения морского дна. Животных, водоросли, птиц, рыб и людей Севера он знает лучше всех. Можно доверять такому человеку?
Собрание ответило:
- Можно!
- Предлагаю завтра поехать на моторной ёле в Александровск к профессору Клюгге, и пусть он разрешит наш спор. Согласны?
- Согласны! Согласны!
- Ты согласен, Степан Захарович?
- Согласен, - сказал Степан Захарович, не глядя на Соловьева.
- А ты, Соловьев?
- Согласен, - сказал Соловьев, не глядя на Степана захаровича.
Кирюшка опять пробрался к председателю.
- Возьмете меня с собой на моторной ёле? – спросил Кирюшка.

ПРОФЕССОР

Дядя и Соловьев сидели на бочках с рыбой, друг к другу спинами. Один глядел на север, другой на юг. Дядя курил, Соловьев читал газету.
- Скоро доедем? – спросил Кирюшка дядю.
Дядя отвернулся.
Бот шел, летая из стороны в сторону. Скалы приближались медленно. Бот медленно вошел в залив; волны мельче; высоко над морем показался белый домик.
- Биологическая станция, - сказал дядя.
Бот кинул якорь. Путники вошли на гору.
Они потоптались у дверей, чересчур усердно и долго отирая мокрые сапоги о камень. Соловьев потрогал воротничок рубашки и застегнул куртку на все пуговицы. Дядя покрутил бородку, покашлял и тихонько притронулся пальцем к ручке наружной двери. Наружная дверь скрипнула и приоткрылась. Дядя как школьник отскочил и тотчас стал спиной к двери, делая вид, будто любуется морем.
Накрапывал мелкий дождь. Море заволокло туманом. Кирюшка озяб. Он прыгал с ноги на ногу и поглядывал на дядю. Заложив руки за спину, дядя похаживал по берегу. Соловьев стоял у порога и курил. Дядя прошел мимо Соловьева и не оборачиваясь сказал:
- Кто будет говорить с профессором, вы или я?
Дядя остановился и, будто нечаянно, тронул Соловьева за пуговицу.
- Нет! – сказал дядя. – Уж лучше вы, товарищ Соловьев, говорите.
- Хорошо! – улыбнулся Соловьев. – Идемте, а то промокнем.
Они прошли на станцию. У дверей кабинета они еще потоптались, потом Соловьев открыл дверь.
- Можно? – спросил Соловьев.
Профессор, седой, в рыбацкой куртке, встал из-за стола и шагнул навстречу. Он дружески протянул вошедшим руку. Похлопал Кирюшку по плечу.
- Садитесь, рассказывайте, что на Кильдине.
Соловьев приступил к рассказу. Он рассказал о борьбе пушнины и иода на острове, о погибших овцах, о разрушенных песцовых норках, о сушилке, которую поставят на горе, где кормушки-ловушки, рассказал и о собрании, которое закончилось ссорой между песцами и иодом.
- Мы избрали вас, профессор, третейским судьей, - сказал соловьев, - и обязуемся подчиниться вашему решению, как бы тяжело оно ни было для песцов или для иода.
Профессор слегка наклонил голову.
- Вы хотите что-нибудь добавить, Степан захарович?
- Нет! – сказал Степан Захарович. – Товарищ Соловьев все уже сказал.
Профессор помолчал с минуту.
- Товарищи, - сказал профессор. – По пятилетнему плану в 1934 году на острове Кильдине должно быть двенадцать тысяч песцов. Двенадцать тысяч! Предположим, что тысяча из них окажется с плохой шкурой, окажется браком. Предположим, что пять тысяч мы оставим на племя. И все же для вывоза у нас будет шесть тысяч песцов. Это больше, чем сейчас на всем мировом рынке. К концу пятилетки один Кильдин может дать больше песцов, чем весь остальной земной шар. Так я говорю, товарищ Соловьев?
- Так! – сказал Соловьев.
- Можем мы бросить дело, которое даст нам такие богатства?
- Нет! – сказал Соловьев.
- По плану в 1931 году на острове Кильдине должно быть добыто двенадцать тысяч килограммов иоду. Сейчас в аптеках иод – заграничный, за который заплачено валютой. После 1931 года в аптеках будет наш советский, кильдинский иод. Мы сбережем для страны миллионы золотых рублей. Так я говорю, Степан Захарович?
- Так! – сказал Степан Захарович.
- Имеем ли мы право бросить такое дело?
- Конечно нет! – сказал Степан Захарович.
- Иод нам необходим, необходимы нам и песцы. На острове Кильдине должны разводиться песцы и добываться иод. Пусть иод потеснится и даст место песцам. Пусть песцы потеснятся и дадут место иоду.
Наступило молчание.
Соловьев сурово смотрел в пол. Степан Захарович крутил бородку.
Все ждали, глядя то на одного, то на другого.
- Можно село, пастбище для овец, место для завода и ту часть берега, где больше водорослей, отделить проволочным забором, - сказал наконец Соловьев, по-прежнему смотря в пол. – Это обойдется не слишком дорого. Тогда песцы не будут мешать людям и портить скот…
- Можно, пожалуй, поставить сушилки подальше от кормушек-ловушек и песцовых нор, - сказал Степан Захарович. – Я строжайше запрещу своим подчиненным ходить по той части острова, которая будет отведена только для песцового заповедника…
Профессор сиял весь, до кончиков усов.
- Значит мир! – воскликнул он. – Между песцами и водорослями мир!
- Мир! – сказал Соловьев и протянул руку Степану Захаровичу.
- Мир! – сказал Степан Захарович и протянул руку Соловьеву.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Кирюшка возвращался домой. Дядя привез его в Мурманск. Кирюшка сел в вагон. Поезд тронулся.
Дул северный ветер. Хлопья снега летели за окнами. Бурная, пенистая река Кола катилась рядом с насыпью.
В вагоне на верхней полке лежал молодой матрос.
- Серьезная погодка, - сказал он улыбаясь. – Ты что, мурманский житель, мальчик?
- Я еду с Кильдина. А живу в Ленинграде.
- Знаю я Кильдин. Бывал. Как там песцы, не подохли?
- Чего же им дохнуть? Живут.
- Я так и думал, что не подохли, - улыбнулся матрос. – А как иод?
- Добывают иод.
- Здесь уж такие места. Если мне скажут, что нефть отыскали под Мурманском или руду, я поверю. Видишь горы. Что в них особенного? Ветер да снег. А нашли апатиты.
Матрос закурил и продолжал:
- Богатое место. Я всю землю объездил. Мы в прошлом году из Одессы во Владивосток морем прошли, через Египет. По Суэцкому каналу, мимо Индии, мимо Китая. А богаче нашего Севера нигде страны не видал. Только нужно работать, работать, работать. Если есть охота работа, надо ехать на Север. Здесь все тебе заново.
Матрос приподнялся на локте и ткнул пальцем в окно.
- Гляди, простор какой. А людей нет. Люди нужны до зарезу.  Что будешь делать, когда вырастешь?
Кирюшка не ответил. До сих пор все было ясно. Он представлял себя инженером на огромном заводе. Сейчас приходилось обдумать все заново. Остров Кильдин открыл ему другие возможности. Он нашел на Севере не приключения, о которых пишут в книгах, а разнообразный и нужный труд – труд звероводов, иодников, рыбаков и биологов.
За окном были клокочущие реки, падающие с гор, полные клубящейся пены. В беспорядке на голых полях лежали огромные серые камни, будто их разбросал великан. Тускло блестели лужи болот., отражая тусклое небо.
Кирюшка задумался. И когда матрос снова спросил его, он ответил серьезно:
- Я еще не решил окончательно. Вот вернусь в Ленинград и решу. 

НА ГЛАВНУЮ